не запомнила номер, а камер наружного наблюдения в девяносто восьмом году в Стаффербери не было. Поэтому все закончилось ничем.

Он останавливается на секунду, словно не уверен, стоит ли продолжать.

– И тогда стали думать, что, возможно, она лжет, чтобы скрыть собственную вину.

– Значит, полиция считала, что Оливия виновна?

– Думаю, здесь очень многие даже сегодня считают, что она что-то скрывает.

– А вы?

– Не могу сказать. С тех пор как дело открыли снова, у меня еще не было шанса допросить Оливию самому.

– Там… – Я останавливаюсь, поскольку к нам подходит официантка с крашеными черными волосами и ярко нарисованными бровями. Она принесла пиццу: мне – с ветчиной и ананасом, Дейлу – с пепперони. Жду, когда она отойдет, прежде чем продолжить. – Девушек когда-нибудь видели после случившегося?

Дейл кладет себе пиццу. Проглотив первый кусок, отвечает:

– Да. Где-то сразу после аварии… Видели в Великобритании, а примерно десять лет назад – в Германии.

– Всех троих?

Он кивает.

– Похоже, их засекли в Мюнхене. Но официальных подтверждений нет. Анонимный источник заявил, что видел их на территории дворца Нимфенбург[10]. Не знаю… – Он пожимает плечами. – Не очень надежная информация. Еще видели женщину, блондинку, по описанию похожую на Тамзин, в Таиланде. Но опять-таки дальше этого не пошло. – Он быстро доедает свою пиццу и улыбается. – Простите, не успел пообедать.

Я тоже улыбаюсь и из чувства солидарности беру кусок пиццы.

– Сегодня я случайно столкнулась с женщиной в городе. – Рассказываю про Риту. – Она вроде жила рядом с Тамзин, сказала, что ее родители разошлись и уехали оттуда…

– Да, правильно, – Дейл отпивает из стакана, – они вечно ругались. По крайней мере, я такое слышал.

– А родители Салли и Кэти?

– Родители Салли по-прежнему вместе и живут в Стаффербери. Отец Кэти в прошлом году умер, а мать где-то тут.

– Думаете, они согласятся поговорить со мной?

Он вытирает рот салфеткой.

– Попробовать можно. Все эти годы они жили очень уединенно. Никаких интервью, только один раз появились на телевидении, где-то сразу после случившегося… Но всегда были готовы сотрудничать с полицией.

Рассказываю о своем походе к Ральфу, о том, как Оливия выскочила от него в слезах.

– Ральф сказал, что Оливия просила его держать что-то в секрете.

Лицо Дейла становится серьезным, он кладет салфетку на стол.

– Он не намекнул, о чем речь?

– Он практически выкинул меня из своего вагончика, когда я спросила… Ой!

Я останавливаюсь на полуслове. В паб, принося с собой холодный ветер, врывается Уэзли. Он явно полон кипучей энергии. Говорит что-то, не замолкая, и я вижу за ним Оливию. Она однозначно в более подавленном состоянии. Уэзли помогает ей перешагнуть через ступеньку и заботливо подводит к столику. Теперь она хромает гораздо сильнее, чем днем. Они нас не увидели. Оливия мрачная, Уэзли в радостном возбуждении, пересказывает ей какую-то историю. До нас долетают отдельные слова: «такая ржачка», «Стэн не мог встать в течение нескольких часов»…

– Что это? – Дейл вытягивает шею, чтобы рассмотреть их, потом поворачивается ко мне; на лице его крайнее удивление. – Я слышал, что они все еще вместе. Бог знает, что она в нем нашла… В школе он был такой козел! – Смущенно кашляет. – Простите, это было непрофессионально. Ну, скажем, мы были в разных компаниях. Он любил подраться. Один раз толкнул меня в раздевалке будь здоров…

Дейл выше его на добрых 7–8 сантиметров, но субтильнее, чем Уэзли.

– У меня заторможенное развитие, – смеется он, будто читает мои мысли.

Оливия замечает нас, только сев за столик.

Я вижу, как по лицу ее пробегает испуг.

15

Кажется, Уэзли нас не заметил. Оливия смотрится неплохо. Ей идет розовая блузка, а на лице появились краски. Вообще не представляю, как она целыми днями работает с лошадьми. Меня они приводят в ужас своими раздувающимися ноздрями и огромными зубами. До нас доносится голос Уэзли, громкий и нахальный.

– Не смотрите так на них, – шепчет мне Дейл со смешком.

Оливия сидит наискосок от нашего столика и изо всех сил старается делать вид, что меня здесь нет. В ее выражении лица есть что-то не совсем понятное. Паника? С трудом отвожу от нее взгляд.

– Что, выгляжу неприлично? Я такая любопытная!

– Это заметно. Хитрить не любите, да? – он смеется. – Еще что-нибудь заказать?

– Давайте теперь заплачу́ я, вы ведь уже брали пиццу…

– Не разорюсь, не бойтесь, – с улыбкой говорит Дейл, вставая. – Что берем?

Я прошу еще бокальчик вина и лимонад. Он идет к бару, а я доедаю свою пиццу. Уэзли продолжает болтать, наслаждаясь звуком собственного голоса. И вдруг он замечает у стойки Дейла. Наклоняется к Оливии и что-то шепчет ей. Они оба смотрят в мою сторону. Я улыбаюсь, но они не реагируют.

– Вижу, они нас засекли, – говорит Дейл, вернувшись с напитками. – Теперь нельзя говорить что попало.

Черт бы их побрал!

– Мне так много еще хотелось узнать…

– Пока воздержитесь от вопросов. У нас будет время пообщаться. Я остановился у отца в Стаффербери, так что еще несколько дней буду тут, рядом.

– Вы согласитесь дать интервью для моего подкаста?

– Конечно, почему бы и нет… Думаю, вам стоит пару дней подождать с этим; возможно, у меня появится новая информация.

Опять появляется чувство, что у него был какой-то повод снова вернуться к этому делу. Что есть нечто, что он пока не готов обсуждать.

– Давайте на основе взаимности, – тихо добавляет Дейл. – Если вы узнаете что-то интересное, пока будете брать у людей интервью, то поделитесь со мной. Я бы очень хотел быть в курсе всего.

– Конечно.

Поскольку говорить о деле мы больше не можем, он рассказывает мне о своей семье: как несколько лет назад от рака умерла его мама, как он пытается регулярно навещать отца, чтобы скрасить его одиночество. Сестра живет в Испании, они видятся раза два в год.

– А вы из Манчестера? По акценту слышу.

– Да, я живу там всю жизнь.

– Никогда не хотели переехать?

– Да нет. Сыну нравится его школа, не стоит все рушить.

Он бросает взгляд на мое обручальное кольцо.

– А муж чем занимается?

– Финансами. Он… Вообще-то мы сейчас живем отдельно. – Говорю и тут же жалею об этом. Гевин говорит, что я часто бываю слишком откровенной.

Дейл, чувствуя неловкость ситуации, мягко говорит:

– Я это проходил.

– Простите.

Выражение лица его становится невозмутимым, но меня не обмануть. Разрушенный брак – я понимаю теперь – это постоянная боль.

– Что поделаешь, ничего не изменить.

– Как давно вы разошлись?

– Уже два года.

– Дети есть?

– Нет,